Слово редактора
Никифоров Сергей Григорьевич, руководитель лаборатории «АРХИЛАЙТ», к. т. н.
Напиши мне письмо — хоть две строчки всего, чтобы я иногда прочитать мог его
Еще в далекой древности людям, жившим в пещерах, стало ясно, что чтобы как-то сохранить для потомков то, что было придумано тем или иным поколением, а последующими не изобретать заново, нужно зафиксировать это нечто не только в передающихся по наследству рассказах на примитивном языке, но и, если можно так назвать — в «документах». Последние, как известно, выполнялись тогда в виде наскальных рисунков или надписей, а рассказы друг другу о «разработанных» той или иной общиной средствах обихода или охоты часто, как и в наше время, перевирались и искажались талантливыми словоблудами, не понимающими толка и сути в предмете пересказа, поэтому просто терялись в веках. Однако на определенном этапе важно было не просто «задокументировать» что-либо на стене пещеры или скале на всеобщее обозрение, но и обязательно отметить, кто является автором представленного перед потомками «документа» или кто есть автор предмета этой сакральной записи на скале. В основном авторами изображенного «изобретения» в таких подписях были те, кто просто гораздо лучше умел рисовать, поэтому и записал отмеченный факт — наверняка взяв с истинного автора пару окороков мамонта за свою услугу.
По всей видимости, именно тогда, среди тех, кому было что рассказать и кто умел ярко это приукрасить, появился еще один популярный жанр — байки, содержание и авторство героев которых трудно (а чаще нельзя совсем) проверить на истинность. Как известно, страдали этим, как правило, именно те самые охотники и рыбаки, которые ранее молча выбивали эти байки на скалах. Гораздо позднее этому были посвящены ставшие классикой литературные и художественные произведения, например, чеховский рассказ «Пересолил», или картина В. Перова «Охотники на привале», где буквально изображена та самая охотничья байка. Как и везде, одной из самых важных целей таких историй, зачастую выдуманных, была не столько передача остросюжетной информации другим, сколько обозначение авторства, принадлежности этой новости, а также неотъемлемое причастие к ней и самого рассказчика, который со временем и сам начинал верить в то, что это он основной ее участник, а не кто-то, о ком он рассказывал в первых дублях.
Такое обстоятельство существует и сейчас: в современной научно-популярной индустрии публикаций соответствующих трудов, выполненных одними, но зафиксированных другими «авторами» и «соавторами» разработок и открытий. Причем Нобелевскую премию за это могут получить вообще третьи, кто более внимательно об этом читал, не говоря о том, что пользоваться достижениями и открытиями будут четвертые. А пятые, несмотря на качественную современную печать и всезнающую нейросеть, вовсе не обратят внимания, кто был настоящим автором, поскольку важно будет знать только предмет описания и того, кто сообщил о нем миру, чтобы сослаться на его слова — ведь истинный автор ничего не сказал, а только сделал. А разве так важно, кто на самом деле это придумал: главное — придумал и это приносит пользу. И наука — это не тот случай, когда, как говорят шоумены, важно озвучить какую-либо сенсационную информацию, потому что о том, кто ее сообщил потом наверняка забудут, а вот о ней самой будут помнить долго. Это утверждение хорошо согласуется с мыслью о том, что и о себе самом говорить часто и хорошо очень даже выгодно — важен резонанс, даже если особых заслуг у тебя и не имеется вовсе. Все это прослеживается в современных реалиях, имеющихся и в научной среде, и в соответствующей литературе, где сейчас крайне важен не смысл или суть твоего научного достижения, а количество публикаций о нем и особенно множественность цитирований твоего материала, как будто ты опубликовал не результат серьезной многолетней работы, а сборник анекдотов. В отечественной публичной среде лет 10 назад и образование, и науку захлестнула наукометрическая волна: все узнали и заговорили о «плохих» и «хороших» научных журналах, импакт-факторах, индексах Хирша, РИНЦе, вэб-оф-сайнсах и пр. Появился даже особый термин, связанный с этим течением — «Хиршивость науки», упомянутый в известной статье Г. С. Розенберга «Хиршивость» науки в период полураспада цитируемости научных идей» (журнал «Биосфера». 2018. Т. 10. №1 ), где он рассуждал: «С этими показателями чиновники от науки крепко связали «материализацию духов и раздачу слонов». Никакой индекс цитирования никогда не определит подлинную значимость работ исследователя. Но сегодня без Хирша — ты не ученый и не можешь претендовать ни на должности, ни на премии, ни на гранты». По этой логике, те первобытные авторы, оставившие свои публикации в скале на века, и поэтому цитирующиеся дольше и больше всех — самые «хиршевые», а значит, они куда разумнее и статуснее современных. Будто для исправления этого казуса нынешняя ситуация с публикациями заставляет создавать и публиковать в большом количестве не имеющие ценности материалы в формализованных и искусственно «хиршевых» изданиях только для поддержания статуса их авторов. Однако статьи с явным приоритетом реальных научных достижений и с целью их развития и продвижения, публиковать не торопятся, и редколлегии соответствующих изданий, обращаясь к таким авторам, сокрушаются: «ведь ты не хочешь писать ни строчки, хотя я так прошу!»
